И опять наступила пауза. Руденко вернулся на свое место за столом. Сотрудники КБ, казалось, обдумывали формулы Кольцова. Многие переписывали их в свои тетради. Кольцов тоже молчал. Он сказал все, что намеревался сказать, написал все, что считал нужным. Теперь, по всем правилам, у присутствующих должны были возникнуть вопросы. Но они не возникли. Во всяком случае, их не задавали. И вообще было непонятно: согласились ли с его мнением сотрудники КБ или остались при своем? Не ясно было и то, доволен его разбором Ачкасов, или он ожидал от Кольцова чего-то другого? Он тоже молчал, лишь время от времени поглядывая на сидящих за столом.
«А стоять тут у доски, однако, глупо», – подумал Кольцов и вернулся на свое место. И как только он сел, комната наполнилась шумом. Собравшиеся заговорили все сразу. Но то, что услышал Кольцов, немало его удивило.
– Интересно получается, весьма, – громче всех прозвучал голос Зарубы, – от нас до Верховского полчаса езды, и мы не удосужились у него побывать. А капитан приехал за тысячу километров и быстрее нас обернулся.
– А кому это было надо, чтобы мы к нему ездили? – встал со своего места майор-инженер с двумя ромбиками на кителе. – У нас вопрос с самого начала был решен просто: делать так! И не иначе! А почему именно «так»? В угоду чьему авторитету? Я писал в докладных записках: то, что мы делаем, – это всего лишь сегодняшний день. А надо думать о завтрашнем и послезавтрашнем! Так что мне на это ответили? Занимайся своим делом. Ну вот и дозанимались!
– А кому вы писали? – спросил Ачкасов.
– Руководителю работ подполковнику-инженеру Руденко. Писал и начальнику лаборатории, – ответил майор-инженер.
– Когда писали?
– На последней стадии разработки проекта.
– Научно-технический совет разбирал ваши докладные?
– Нет.
– Почему?
Из-за стола в который уже раз поднялся Руденко.
– Разрешите, товарищ генерал? – обратился он к Ачкасову. – Я не видел необходимости передавать записки майора-инженера Окунева НТС…
– Садитесь, Игорь Николаевич, – прервал его вдруг Кулешов. – Я сам объясню Владимиру Георгиевичу суть дела. – Да, были такие докладные. Я о них знал. Кстати, их было не две, а больше, и писал не только Окунев. Но дело в том, что поступать они начали тогда, когда аванпроект был уже одобрен, и с вашего ведома, – поклонился в сторону Ачкасова Кулешов. – К тому же нас поджимали сроки, установленные министерством.
– И тем не менее, уважаемый Александр Петрович, наиболее перспективные из них надо было рассмотреть. Я со своей стороны неоднократно напоминал вам об этом, – с места бросил реплику Бочкарев.
– А я их рассматривал, уважаемый Юрий Михайлович, – обернулся теперь уже в сторону Бочкарева Кулешов. – Рассматривал и отклонял. И утверждаю, что ни одного до конца обоснованного предложения в докладных не было.
Кольцов, поначалу несколько ошарашенный этой так неожиданно возникшей перепалкой, теперь уже с интересом слушал то, о чем говорили сотрудники КБ. Слушал и понимал: разговор этот имеет самое непосредственное отношение не только к сделанному им разбору, но и к проблеме «Совы» в целом. И было пока не ясно лишь одно: воспользуется КБ его конкретным предложением или нет? Это, по мнению Кольцова, во многом должно было зависеть от Ачкасова. А он, оставаясь внешне совершенно спокойным, пока явно с повышенным вниманием прислушивался к каждой реплике, к каждому данному на нее ответу. И даже сделал несколько пометок в своей записной книжке.
Разговор между тем продолжался. Теперь уже встал Бочкарев. Он снял свои большие очки, зажал их в ладони и, подождав, когда шум в комнате немного умолк, заговорил:
– У нас, правда, сегодня не собрание. Но уж раз такой разговор зашел, хочу сказать: я тоже не согласен ни с выводом, о котором нам только что сообщил главный конструктор, ни с установившейся практикой решать научные вопросы административным путем. Вы знаете, Александр Петрович, я всячески поддерживал предложение Окунева об изменении схемы «Совы». И потому в свое время настаивал на их рассмотрении советом, что знал: сами вы никогда не отступите от своего варианта проекта. Сейчас, конечно, можно ссылаться на то, что на нас давили сроки. Но разве в конечном счете мы их выиграли? Нет! И тысячу раз нет! Жизнь в конце концов рассудила, кто был прав. И я очень благодарен капитану Кольцову за его принципиальное, глубокое, если хотите, творческое исследование нашего проекта. Хоть теперь, на этапе второй модернизации, мы дадим себе отчет в том, что творим. Познакомившись с выводами Верховского, я припоминаю, что предложение Окунева тоже предусматривало параллельную установку усилителей. А разве не к этому же варианту пришел теперь в своих выводах Верховский? Я вас спрашиваю, Игорь Николаевич?
Руденко снова быстро поднялся со своего места, будто только того и ждал, что его сейчас позовут.
– А зачем гадать? Я тоже отлично помню, как выглядело предложение и на схеме, и в расчетах. И пожалуйста, могу записать выкладки Окунева сейчас же, – глядя больше на Ачкасова, чем на Бочкарева, предложил он и направился к доске. Но Бочкарев остановил его:
– Теперь это уже не имеет смысла.
– Почему?
– Потому что на данном этапе оно уже не имеет практической ценности, потому что внедрять его во всех случаях можно было только на первое стадии разработки проекта. Потому, наконец, что наш разговор уже перешел из области технической в область, если хотите, морально-этическую.
Руденко недоуменно пожал плечами, но спорить почему-то не стал и вернулся на свое место. А Бочкарев, проткнув воздух, как рапирой, указательным пальцем, продолжал: